Пушкин.. и не только

Вот безмятежное счастье:
Ясный, солнечный день,
Рядом лес и птичьи трели,
Музыкой льётся ручей.

Жаркий бриз летнего полдня,
Ты в тени с книгой сидишь.
Бабочки, пчёлы, цветение
Так безмятежно журчит

Жизнь под названием "лето",
Радость, восторг, красота!
Так удивительно небо -
Нежных цветов высота!

Вот мы с тобой - обречены
Трава, что ждет удара косой
Вот мы с тобой - обручены
Кольцом разлук и бед полосой

Покуда мы еще здесь - и вместе
Дай мне коснуться тебя губами
Так странно видеть кружат над нами
Косые тени ангелов мести
Гонимый гением дальних странствий
Горчайшей будешь моей потерей
А я - сладчайшей твоей утратой
Я знаю все.
Что же делать теперь(с)

Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.

Я люблю тебя больше, чем Море, и Небо, и Пение,
Я люблю тебя дольше, чем дней мне дано на земле.
Ты одна мне горишь, как звезда в тишине отдаления,
Ты корабль, что не тонет ни в снах, ни в волнах, ни во мгле.

Я тебя полюбил неожиданно, сразу, нечаянно,
Я тебя увидал — как слепой вдруг расширит глаза
И, прозрев, поразится, что в мире изваянность спаяна,
Что избыточно вниз, в изумруд, излилась бирюза.

Помню. Книгу раскрыв, ты чуть-чуть шелестела страницами.
Я спросил: «Хорошо, что в душе преломляется лед?»
Ты блеснула ко мне, вмиг узревшими дали, зеницами.
И люблю — и любовь — о любви для любимой — поет.

Хочу любить, любить самозабвенно!
Саму любовь: туман и колдовство....
Того, другого, всех, о, дерзновенно -
Любить! Любить! А в сердце - никого!

Пленить? Забыть? Равно благословенно!..
Добро ли? Зло? Ну, что мне до того?
Кто скажет, что возможно одного
Всю жизнь любить, - обманет откровенно.

Одну весну встречает всякий сущий,
Чтоб петь её, желанной и цветущей, -
Бог дал нам голос, чтобы петь, любя!

Раз пеплом стать и мне на свете этом,
Пусть ночь моя зардеется рассветом,
Терять себя... чтоб отыскать себя...

(Florbela Espanca)

Как эта ночь была душна,
а аромат цветов чудесный
пьянил... и девы нагота
была стыдлива, но прелестна...
Она ждала. Царь Шахрияр
весь день томился нетерпеньем...
И лишь взглянул на деву... жар
объял его, и с вожделеньем
ей кинулся в объятья он...
Искусны были ласки, нежны,
глад страсти утолив и сон,
стал сказок ждать царь, как и прежде.
И Шахразада, в лепестках
роз белоснежных утопая,
продолжила о старцах сказ,
накидкой шёлковой играя.
(В.Аношина)

Одни называют ее чудачкой
И пальцем на лоб - за спиной, тайком.
Другие - принцессою и гордячкой,
А третьи просто синим чулком.
Птицы и те попарно летают,
Душа стремится к душе живой.
Ребята подруг из кино провожают,
А эта одна убегает домой.
Зимы и весны цепочкой пестрой
Мчатся, бегут за звеном звено...
Подруги, порой невзрачные просто,
Смотришь - замуж вышли давно.
Вокруг твердят ей: - Пора решаться.
Мужчины не будут ведь ждать, учти!
Недолго и в девах вот так остаться!
Дело-то катится к тридцати...
Неужто не нравился даже никто?
Посмотрит мечтательными глазами:
- Нравиться нравились. Ну и что?
И удивленно пожмет плечами.
Какой же любви она ждет , какой?
Ей хочется крикнуть: "Любви звездопада!
Красивой-красивой! Большой большой!
А если я в жизни не встречу такой,
Тогда мне совсем никакой не надо!"(с)

Одной тебе, тебе одной,
Любви и счастия царице,
Тебе прекрасной, молодой
Все жизни лучшие страницы!

Ни верный друг, ни брат, ни мать
Не знают друга, брата, сына,
Одна лишь можешь ты понять
Души неясную кручину.

Ты, ты одна, о, страсть моя,
Моя любовь, моя царица!
Во тьме ночной душа твоя
Блестит, как дальняя зарница.

Земную жизнь безропотно влача, я был обучен тщательно и строго,
Но память расторопнее врача и, смею думать, милосердней Бога:
стирает то, что чересчур болит. Поэтому я помню так немного.
Но этот дом я помню. Замполит — иль как его зовут — военкомата,
с угрюмостью, которая сулит начало новой жизни, хрипловато
командует раздеться. Наш призыв стоит напротив молодца с плаката
у стенки, перепуган и стыдлив. Идет осмотр имущества. Одежду
мы сняли, аккуратно разложив. Майор следит, не спрятано ли между
солдатских ягодиц и пальцев ног чего-нибудь запретного. Надежду
оставь, сюда входящий. Вышел срок прощаниям с родными: нас отсюда везут на сборный пункт. «А ну, сынок, нагнись вперед! Открой рюкзак, паскуда!» Рюкзак вчера упаковала мать. На сборном пункте не случится чуда — три дня нас будут там мариновать, а после расфасуют в карантины. «Одеться — и во двор». Когда опять нас выпустят отсюда, миг единый я буду колебаться… Видит Бог, земную жизнь пройдя до середины — и то я вспомню это: шаг, рывок — и я, глядишь, в троллейбусе, который идет до дома… Впрочем, я не мог всерьез представить этого. Майоры не любят шуток. Я же с детских лет во сне боялся убегать от своры. Держа в руке военный свой билет, в котором беспристрастный медработник мне начертал: «Ограничений нет», я оглянулся на ДК «Высотник»: шесть лет, помилуй Господи, назад наш класс сюда водили на субботник. Троллейбус, грязноват и грузноват, проплыл проспектом — мимо овощного и далее, куда глаза глядят и провода велят… Теперь я снова — шесть лет, помилуй Господи, прошло!—опять в июле, и опять восьмого здесь прохожу. И мне не тяжело нести домой пакет томатов мокрых (стоял с утра, досталось полкило). Меня ничей не остановит окрик. Сажусь в троллейбус. Тихо, как во сне, ДК «Высотник» проплывает в окнах. Немногое для счастья нужно мне.
(Д.Быков)

Ни слова о любви! Но я о ней ни слова,
не водятся давно в гортани соловьи.
Там пламя посреди пустого небосклона,
но даже в ночь луны ни слова о любви!

Луну над головой держать я притерпелась
для пущего труда, для возбужденья дум.
Но в нынешней луне - бессмысленная прелесть,
и стелется Арбат пустыней белых дюн.

Лепечет о любви сестра-поэт-певунья -
вполглаза покошусь и усмехнусь вполрта.
Как зримо возведен из толщи полнолунья
чертог для Божества, а дверь не заперта.

Ты бежишь навстречу счастью
ветра вольного быстрей
по ухабам сквозь ненастье,
по дороге не своей.

Ты стремителен и духом
твёрже, чем любая сталь.
Слухом, зрением и нюхом
изучил чужую даль.

И познал, и даже понял,
что там, где там и почём.
Цель нашёл на небосклоне.
Путь, конечно, обречён

весь быть пройденным ногами
и остаться позади.
Страсти бешеное пламя
разгорается в груди.

И несёшься прямо к цели -
чёткой, яркой, не своей.
Ты достигнешь в самом деле,
овладеешь точно ей,

но счастливее не станешь
счастьем славным, но чужим.
Хватит! Душу не обманешь.
К чьей-то цели не спеши!
(Д.Шнайдер)

Снова сон, пленительный и сладкий,
Снится мне и радостью пьянит,
Милый взор зовет меня украдкой,
Ласковой улыбкою манит.

Знаю я - опять меня обманет
Этот сон при первом блеске дня,
Но пока печальный день настанет,
Улыбнись мне - обмани меня!

У окна стою я, как у холста,
ах какая за окном красота!
Будто кто-то перепутал цвета,
и Дзержинку, и Манеж.
Над Москвой встает зеленый восход,
по мосту идет оранжевый кот,
и лоточник у метро продает
апельсины цвета беж.

Вот троллейбуса мерцает окно,
пассажиры — как цветное кино.
Мне, товарищи, ужасно смешно
наблюдать в окошко мир.
Этот негр из далекой страны
так стесняется своей белизны,
и рубают рядом с ним пацаны
фиолетовый пломбир.

И качает головой постовой,
он сегодня огорошен Москвой,
ни черта он не поймет, сам не свой,
словно рыба на мели.
Я по уличе бегу, хохочу,
мне любые чудеса по плечу,
фонари свисают — ешь не хочу,
как бананы в Сомали.

У окна стою я, как у холста,
ах какая за окном красота!
Будто кто-то перепутал цвета,
и Дзержинку, и Манеж.
Над Москвой встает зеленый восход,
по мосту идет оранжевый кот,
и лоточник у метро продает
апельсины цвета беж.
Апельсины цвета беж.
Апельсины цвета беж.(с)

Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..
Играют волны – ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит…
Увы! Он счастия не ищет
И не от счастия бежит!
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой…
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!

Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.

А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.

У каждого — свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.

И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой…
Все это забирает он с собой.

Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!

Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?

Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.

Уходят люди… Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.(с)

Смысл жизни — в мелочах:
Ужин вместе при свечах,
Роза в спальне на рассвете,
Фраза, нужная, в Завете,
Радость, как смеются дети,
Пламя в дедовских печах.

Смысл жизни — в мелочах…
Шаль в часовне на плечах,
Губ шальных прикосновение,
Мимолетное видение,
Словно ветра дуновение,
Лика в солнечных лучах.

Смысл, может, в мелочах…
Может, в сладостных речах,
Может быть, в звонке иль стуке,
Верь — не верь, и в праздной скуке,
В ожидании, даже муке,
В отношениях «на мечах».

Смысл жизни в мелочах?..
Но хотелось бы большого,
Своего, а не чужого,
Счастья, истинно земного,
Чтобы било через край!..
Но поди ж его узнай:
В мелочах, боюсь, растает,
И никто уж не узнает
Смысл жизни в мелочах…

Подарил мне шаль цветастую
С шелковистой бахромой.
И была недолго счастлива
Я с тобой, любимый мой.

Плечи я в неё закутала,
А слова забыла вдруг.
На гитаре струны спутала,
Виноват был ты, мой друг.

И под этой цветастою шалью
Говорил невозможное мне.
Как мы жарко с тобою дышали
И сгорали в любовном огне.
Забылся ты, забылась шаль,
Но мне не жаль, не жаль, не жаль.

Я исчезла тенью прошлого
С первым утренним лучом.
Замерзала я, хороший мой,
Хоть и было горячо.

Не ищи меня напрасно ты,
На гитаре струн не рви.
Не согреет шаль цветастая,
Если в сердце нет любви!!!

Давно ли с зеленью радушной
Передо мной стояло ты,
И я коре твоей послушной
Вверял любимые мечты;
Лишь год назад, два талисмана
Светилися в тени твоей,
И ниже замысла обмана
Не скрылося в душе детей!

Детей! - о! да, я был ребенок!
Промчался легкой страсти сон;
Дремоты флёр был слишком тонок -
В единый миг прорвался он.
И деревцо с моей любовью
Погибло, чтобы вновь не цвесть;
Я жизнь его купил бы кровью,
Но как переменить, что есть?

Ужели также вдохновенье
Умрет невозвратимо с ним?
Иль шуму светского волненья
Бороться с сердцем молодым?
Нет, нет, - мой дух бессмертен силой,
Мой гений веки пролетит;
И эти ветви над могилой
Певца-страдальца освятит.

Последние лучи заката
лежат на поле сжатой ржи.
Дремотой розовой объята
трава некошеной межи.

Ни ветерка, ни крика птицы,
над рощей — красный диск луны,
и замирает песня жницы
среди вечерней тишины.

Забудь заботы и печали,
умчись без цели на коне
в туман и в луговые дали,
навстречу ночи и луне!
(Блок)

Нас любят те, к кому мы
равнодушны.
Они добры, застенчивы, послушны.
Они всегда на многое готовы.
А мы, порой, жалеем даже слово.
Нас любят те, кого, увы, не надо.
Идя к другим, мы пьем чужого яда…
Потом болеем, мучаемся, даже,
Но те, кто любят ничего не скажут.
Нас любят те, с кем мы могли стать
лучше,
Но нам плевать на наш «счастливый
случай».
Любовь, увы, жестока и упряма!
Нас любят те, кому мы роем ямы.
Нас любят так, как нужно
ненавидеть!
И нам их жаль, но можем и обидеть.
Нас любят не за «что-то», вопреки!
Но нас несет течение реки.
Нас любят… И мы это принимаем.
Нас любят.. Но других мы
обнимаем..
Нас любят.. Но глухи мы и жестоки..
Нас любят! И в итоге – одиноки.(с)

Любимый человек — таблетка счастья…
Аналогов подобных не найти.
Взаимная любовь — две равных части
Одной души, сумевшей расцвести…

Любимый человек поймёт по взгляду
Всё то, о чём не высказать в словах.
Любовь — небес бесценная награда
И всё, наверняка, в её руках.

Любимый человек не обижает,
Не упрекнёт, не станет унижать…
Он сердцу быть свободным разрешает,
Не кинется от трудностей бежать…

Любимый человек подобен свету,
Что освещает мир души твоей…
И если далеко он будет где-то,
То всё равно нет ближе и родней…

Любимый человек не отнимает,
А отдаёт, не требуя вернуть…
И в сложный час он крепко обнимает,
В слезах не разрешая утонуть…

Любимый человек, тебя касаясь,
Разбудит страсть и нежности моря.
И в самом сокровенном признаваясь,
Он знает, что доверился не зря…

Любимый человек не раздражает…
На сердце от него всегда покой.
Он чувства бесконечно умножает.
Ты знаешь точно, он один такой…

Любимый человек всегда от Бога…
Он лечит душу без лекарств, аптек…
И если есть любовь, как это много,
Знать, что и ты — любимый человек…

Ты к морю пришел, где увидел меня,
Где, нежность тая, полюбила и я.

Там тени обоих: твоя и моя,
Тоскуют теперь, грусть любви затая.

И волны на берег плывут, как тогда,
Им нас не забыть, не забыть никогда.

И лодка плывет, презирая века,
Туда, где в залив попадает река.

И этому нет и не будет конца,
Как бегу извечному солнца-гонца
(Анна Ахматова)

Уж солнца раскаленный шар
С главы своей земля скатила,
И мирный вечера пожар
Волна морская поглотила.

Уж звезды светлые взошли
И тяготеющий над нами
Небесный свод приподняли
Своими влажными главами.

Река воздушная полней
Течет меж небом и землею,
Грудь дышит легче и вольней,
Освобожденная от зною.

И сладкий трепет, как струя,
По жилам пробежал природы,
Как бы горячих ног ея
Коснулись ключевые воды.

Цените день - частицу нашей жизни,
цените день - за то, что мы есть в нем.
Ведь каждый день - подарок, он не лишний,
взаймы у жизни дня мы не возьмем.
(Рашид Алибеков)

Блистает речка, льдом одета.
Мальчишек радостный народ
Коньками звучно режет лёд;
На красных лапках гусь тяжёлый,
Задумав плыть по лону вод,
Ступает бережно на лёд,
Скользит и падает; весёлый
Мелькает, вьётся первый снег,
Звездами падая на брег.

Пусть ни один сперматозоид
Иллюзий попусту не строит.
Поскольку весь наш коллектив
Попал в один презерватив

Ты всегда с голубыми очами
Приходила ко мне ночевать…
Это было так сладостно-больно,
Но не будет, не будет опять.
И порхали мгновенья-стрекозы,
Приседая к заре на цветок.
Мы любили, хотели друг друга…
Ты близка, но теперь я далек.
Да, не ты далека: ты все та же,
Как желанье, покорная мне…
Это было так сладостно-больно,
Это было всегда при луне…

Эта ночь не похожа на ночь:
это - день, утомлённый без сна.
В бледно-розовом небе встаёт
только призрак луны - не луна.
И скользит мимо полной луны
облаков голубая гряда...
Так скользят мимолётные сны,
исчезая вдали без следа.
(Щепкина-Куперник)

В наш трудный, но все-таки праведный век,
Отмеченный потом и кровью,
Не хлебом единым ты жив, человек,
Ты жив, человек, и любовью.

Не злись, что пришла – оттеснила дела,
Не злись, что пришла – не спросила,
Скажи ей спасибо за то, что пришла,
Скажи ей за это спасибо!..

Когда удается одерживать верх
Тебе над бедою любою,
Не волей единой ты жив, человек,
Ты жив, человек, и любовью.

Не хнычь, что была, мол, строптива и зла,
Не хнычь, что была, мол, спесива,
Скажи ей спасибо за то, что была,
Скажи ей за это спасибо!..(с)

Дай бог слепцам глаза вернуть
и спины выпрямить горбатым.
Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,
но быть нельзя чуть-чуть распятым.
Дай бог не вляпаться во власть
и не геройствовать подложно,
и быть богатым - но не красть,
конечно, если так возможно.
Дай бог быть тёртым калачом,
не сожранным ничьею шайкой,
ни жертвой быть, ни палачом,
ни барином, ни попрошайкой.
Дай бог поменьше рваных ран,
когда идёт большая драка.
Дай бог побольше разных стран,
не потеряв своей, однако.
Дай бог, чтобы твоя страна
тебя не пнула сапожищем.
Дай бог, чтобы твоя жена
тебя любила даже нищим.
Дай бог лжецам замкнуть уста,
глас божий слыша в детском крике.
Дай бог живым узреть Христа,
пусть не в мужском, так в женском лике.
Не крест - бескрестье мы несем,
а как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всём,
Дай бог ну хоть немного Бога!
Дай бог всего, всего, всего
и сразу всем - чтоб не обидно...
Дай бог всего, но лишь того,
за что потом не станет стыдно.

Чему бы жизнь нас ни учила,
Но сердце верит в чудеса:
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.

И увядание земное
Цветов не тронет неземных,
И от полуденного зноя
Роса не высохнет на них.

И эта вера не обманет
Того, кто ею лишь живет,
Не всё, что здесь цвело, увянет,
Не всё, что было здесь, пройдет!

Но этой веры для немногих
Лишь тем доступна благодать,
Кто в искушеньях жизни строгих,
Как вы, умел, любя, страдать.

Чужие врачевать недуги
Своим страданием умел,
Кто душу положил за други
И до конца всё претерпел.

Лик твой — день, с ним и локоны в дружбе всегда,
Роза — ты, а в шипах — разлученья беда.
Твои кудри — кольчуга, глаза словно копья,
В гневе ты — как огонь, а в любви как вода!

Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.

Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак.
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак.

Что ж вы ругаетесь, дьяволы?
Иль я не сын страны?
Каждый из нас закладывал
За рюмку свои штаны.

Мутно гляжу на окна,
В сердце тоска и зной.
Катится, в солнце измокнув,
Улица передо мной.

А на улице мальчик сопливый.
Воздух поджарен и сух.
Мальчик такой счастливый
И ковыряет в носу.

Ковыряй, ковыряй, мой милый,
Суй туда палец весь,
Только вот с эфтой силой
В душу свою не лезь.

Я уж готов… Я робкий…
Глянь на бутылок рать!
Я собираю пробки
Душу мою затыкать.(с)

Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи,

Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.

Глядит — хорошо ли метели
Лесные тропы занесли,
И нет ли где трещины, щели,
И нет ли где голой земли?

Пушисты ли сосен вершины,
Красив ли узор на дубах?
И крепко ли скованы льдины
В великих и малых водах?

Идет — по деревьям шагает,
Трещит по замерзлой воде,
И яркое солнце играет
В косматой его бороде.

Забравшись на сосну большую,
По веточкам палицей бьет
И сам про себя удалую,
Хвастливую песню поет:

«…Метели, снега и туманы
Покорны морозу всегда,
Пойду на моря-окияны —
Построю дворцы изо льда.

Задумаю — реки большие
Надолго упрячу под гнет,
Построю мосты ледяные,
Каких не построит народ.

Где быстрые, шумные воды
Недавно свободно текли —
Сегодня прошли пешеходы,
Обозы с товаром прошли.

Богат я, казны не считаю,
А все не скудеет добро.

Я царство мое убираю
В алмазы, жемчуг, серебро.

Неотразимая,
ты зимним зимняя!

Ты завораживаешь,
как замораживаешь!

Душа нальделая
все ледяней.
Что ты наделала
с душой своей!

Быть ледяною
ее заставила
и, словно комнату,
ее уставила

вещами,
может быть и хорошими,
но замораживающими,
холодными…

Там воздух не колышется.
Цветов
там
нет.

Как лёд коричневый,
блестит паркет.
Где-то гомон уличный,
дневной жары накал.
Здесь
лед рояля угольный
и ртутный лед зеркал.
Здесь не бывает солнечно.
Здесь лампы свет чуть льют.
Свисают
сонные
сосульки люстр.

А я хочу быть в гомоне
среди людей.
Мне страшно в комнате
души твоей.

Душа усталая,
себе постылая,
и вся уставленная,
и вся пустынная…(с)

Душа к душе... знакомый берег,
И лес задумчиво красив.
Да,я тебя на век запомню
И неба голубую синь...

Промчится лето,осень скоро,
И стаи,словно миражи
Клинами поплывут,как в море
Навстречу яростной любви.

И снова за окном дождливым
С тоскою вспомним этот день...
Одно твоё прикосновение
И у реки - прохлада,тень.

Давно черемуха завяла,
и на сирени средь садов
уж не качались опахала
благоухающих цветов.

По длинным жердям хмель зеленый
вился высокою стеной,
и рдели пышные пионы,
нагнувшись низко над травой.

Гляделись звезды золотые
в струи прозрачные реки,
и словно очи голубые
во ржи синели васильки.

Мы дождались средины лета,
но вешних дней мне было жаль,
и с этой радостью расцвета
прокралась в душу мне печаль.

Лишиться вновь мне страшно стало
всего, чем жизнь так хороша,
чего так долго сердце ждало,
чего так жаждала душа!
(К. Романов)

Когда я гляжу на летящие листья,
Слетающие на булыжный торец,
Сметаемые — как художника кистью,
Картину кончающего наконец,

Я думаю (уж никому не по нраву
Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),
Что явственно желтый, решительно ржавый
Один такой лист на вершине забыт.

Всех, кто мне душу расколошматили,
к чортовой матери,
к чортовой матери.
Буду по северным кочкам,
лесочкам
душу мою
собирать по кусочкам.
И у аленушкиного болотца
может, срастется,
может, срастется...(с)

Здесь будет все: пережитое,
И то, чем я еще живу,
Мои стремленья и устои,
И виденное наяву.

Передо мною волны моря.
Их много. Им немыслим счет.
Их тьма. Они шумят в миноре.
Прибой, как вафли, их печет.

Весь берег, как скотом, исшмыган.
Их тьма, их выгнал небосвод.
Он их гуртом пустил на выгон
И лег за горкой на живот.

Через двадцать или тридцать лет
Стану я, наверно, лыс и сед.
Вот и встанет тогда передо мной
Вопрос о женитьбе моей роковой.
Всю жизнь врачуя,
Как больного, болеющего грыжей,
В тот миг ужасный полечу я
В объятия бесстыжей.
Уж гроб, пронзительно летая,
Вокруг меня жужжит всю ночь,
Уж пальцев судорожных стая
Свое перо прогонит прочь;
И, убелясь своей сединой,
Я буду двигать челюстью ослиной
И над кроваткою шептать:
"О милая, быть может, спать
Пора". И вот перстом дрожащим
С табачным желтым ноготком
Я проберусь по ножке восходящей
И, заливаясь хохотком,
Два мерзкие бесстыдные словечка
Шепну в ушко. Застонет свечка,
Застонет юность, обернувшись вспять,
Застонет теплая квадратная кровать,
И под костлявым стариковским тазом
Две хари на стене причмокнут разом.

Люблю я эту комнату,
где розовеет вереск
в зеленом кувшине.
Люблю я эту комнату,
где проживает ересь
с богами наравне.

Где в этом, только в этом
находят смысл
и ветром
смывают гарь и хлам,
где остро пахнет веком
четырнадцатым
с веком
двадцатым пополам.

Люблю я эту комнату
без драм и без расчета...
И так за годом год
люблю я эту комнату,
что, значит, в этом что-то,
наверно, есть, но что-то
и в том, чему черед.

Не сольются никогда зимы долгие и лета:
у них разные привычки и совсем несхожий вид.
Не случайны на земле две дороги - та и эта,
та натруживает ноги, эта душу бередит.

Эта женщина в окне в платье розового цвета
утверждает, что в разлуке невозможно жить без слез,
потому что перед ней две дороги - та и эта,
та прекрасна, но напрасна, эта, видимо, всерьез.

Хоть разбейся, хоть умри - не найти верней ответа,
и куда бы наши страсти нас с тобой не завели,
неизменно впереди две дороги - та и эта,
без которых невозможно, как без неба и земли.

Задремали звезды золотые,
Задрожало зеркало затона,
Брезжит свет на заводи речные
И румянит сетку небосклона.

Улыбнулись сонные березки,
Растрепали шелковые косы.
Шелестят зеленые сережки,
И горят серебряные росы.

У плетня заросшая крапива
Обрядилась ярким перламутром
И, качаясь, шепчет шаловливо:
«С добрым утром!»

Учись у них — у дуба, у березы.
Кругом зима. Жестокая пора!
Напрасные на них застыли слезы,
и треснула, сжимаяся, кора.

Все злей метель и с каждою минутой
сердито рвет последние листы,
и за сердце хватает холод лютый;
они стоят, молчат; молчи и ты!

Но верь весне. Ее промчится гений,
опять теплом и жизнию дыша.
Для ясных дней, для новых откровений
переболит скорбящая душа.
(Фет)

Давно - отвергнутый тобою,
Я шёл по этим берегам
И, полон думой роковою,
Мгновенно кинулся к волнам.
Они приветливо яснели.
На край обрыва я ступил
Вдруг волны грозно потемнели,
И страх меня остановил!
Поздней - любви и счастья полны,
Ходили часто мы сюда.
И ты благословляла волны,
Меня отвергшие тогда.
Теперь - один, забыт тобою,
Чрез много роковых годов,
Брожу с убитою душою
Опять у этих берегов.
И та же мысль приходит снова
И на обрыве я стою,
Но волны не грозят сурово,
А манят в глубину свою...

То была не интрижка
Ты была на ладошке,
Как прекрасная книжка
В грубой суперобложке.

Я влюблен был как мальчик
С тихим трепетом тайным
Я листал наш романчик
С неприличным названьем.

Были слезы, угрозы
Исе одни и все те же,
В основном была проза,
А стихи были реже.

Твои бурные ласки
И все прочие средства
Это страшно, как в сказке
Очень раннего детства.

Я надеялся втайне,
Что тебя не листали,
Но тебя, как в читальне,
Слишком многие брали.

Не дождаться мне мига,
Когда я с опозданьем
Сдам с рук на руки книгу
С неприличным названьем.

В небе тают облака,
И, лучистая на зное,
В искрах катится река,
Словно зеркало стальное…

Час от часу жар сильней,
Тень ушла к немым дубровам,
И с белеющих полей
Веет запахом медовым.

Чудный день! Пройдут века
Так же будут, в вечном строе,
Течь и искриться река
И поля дышать на зное.

Утро. Начало июня.
Лета горячий разбег.
Трепет цветущих петуний
и одуванчиков снег,

ветром несомый навстречу,
пухом летящий в глаза.
Утро. Далёк ещё вечер.
Ярка небес бирюза.

Всё: и крушенье надежды,
злая жара иль дожди,
и золотые одежды —
всё впереди, впереди…
(С. Зубарев)

Тихой ночью, поздним летом,
Как на небе звезды рдеют,
Как под сумрачным их светом
Нивы дремлющие зреют…
Усыпительно-безмолвны,
Как блестят в тиши ночной
Золотистые их волны,
Убеленные луной…(с)