Рассказ

1. понравился стиль написания.

2. 3-ю сцену не поняла.

Там еще продолжение есть

Нельзя обижать жен так, как Павел Сергеевич, одну за другой. Эгоистичный персонаж, на первый взгляд по крайней мере.

***

Это был отец, Женька сразу узнал его серебристо-синюю "Хонду". Ему так хотелось броситься к отцу, как раньше, повиснуть у него на шее, болтая ногами. Но это невозможно, уже невозможно...

Отец рванул дверь, не снимая грязных ботинок, прошелся широкими шагами по коридору. У него всё еще были ключи от это квартиры.

Женька спрятался за дверью старого обшарпанного шкафа, затаился.

- Перестань лезть в мою жизнь, слышишь?! Перестань названивать нам! Перестань нас доставать, ты ничего уже не изменишь! Я тебя не люблю и никогда не любил! - взбешенно орал отец.

Женька осторожно выглянул из своего укрытия - отец, этот огромный медведь, схватил маленькую и хрупкую мать за плечи и яростно тряс как куклу. Она даже не вырывалась и плакала в голос, но он, кажется, этого не замечал.

Женька широко раскрытыми глазами следил за этим. Еще никогда в своей жизни он не видел отца таким.

И тут отец увидел его. Глаза его при этом сузились, лицо исказилось ненавистью.

- Ты! - зашипел - Паршивец!

И попер пузом на Женьку.

***

Это был отец, Женька сразу узнал его серебристо-синюю "Хонду". Ему так хотелось броситься к отцу, как раньше, повиснуть у него на шее, болтая ногами. Но это невозможно, уже невозможно...

Отец рванул дверь, не снимая грязных ботинок, прошелся широкими шагами по коридору. У него всё еще были ключи от это квартиры.

Женька спрятался за дверью старого обшарпанного шкафа, затаился.

- Перестань лезть в мою жизнь, слышишь?! Перестань названивать нам! Перестань нас доставать, ты ничего уже не изменишь! Я тебя не люблю и никогда не любил! - взбешенно орал отец.

Женька осторожно выглянул из своего укрытия - отец, этот огромный медведь, схватил маленькую и хрупкую мать за плечи и яростно тряс как куклу. Она даже не вырывалась и плакала в голос, но он, кажется, этого не замечал.

Женька широко раскрытыми глазами следил за этим. Еще никогда в своей жизни он не видел отца таким.

И тут отец увидел его. Глаза его при этом сузились, лицо исказилось ненавистью.

- Ты! - зашипел - Паршивец!

И попер пузом на Женьку.

Женька сжался весь, тоненько заверещал, дрожа:

- Прости меня, папочка... прости, я больше не буду... - крупные слезинки катились по его щекам.

***

Кристинка что-то лопотала, понятное только ей одной, пока Ольга наряжала её в крошечное воздушное розовое платье. Самый маленький размер, а ей всё равно было велико. Большие банты не хотели держаться на ее коротких белокурых волоскиках.

Павел Сергеевич с нежностью смотрел на нее, не удержался и подхватил дочку на руки, закружил по комнате.

- Ты моя красавица! - ласково сказал он, потом принялся ее щекотать. Кристинка счастливо смеялась.***

Длинный ржавый гвоздь по шляпку вошел в покрышку. Посыпалось лобовое стекло. Сигнализация серебристо-синей "Хонды" завизжала, но на улице уже никого не было.

Женька сжался весь, тоненько заверещал, дрожа:

- Прости меня, папочка... прости, я больше не буду... - крупные слезинки катились по его щекам.

***

Кристинка что-то лопотала, понятное только ей одной, пока Ольга наряжала её в крошечное воздушное розовое платье. Самый маленький размер, а ей всё равно было велико. Большие банты не хотели держаться на ее коротких белокурых волоскиках.

Павел Сергеевич с нежностью смотрел на нее, не удержался и подхватил дочку на руки, закружил по комнате.

- Ты моя красавица! - ласково сказал он, потом принялся ее щекотать. Кристинка счастливо смеялась.***

Длинный ржавый гвоздь по шляпку вошел в покрышку. Посыпалось лобовое стекло. Сигнализация серебристо-синей "Хонды" завизжала, но на улице уже никого не было.

Не пишите более эти больные фантазии продолжения не читала, вижу один и тот же примитизизм.

графоманикус вульгарис...

А мне очень даже нравится! Хочется узнать что дальше...