Новая жизнь после химиотерапии: как Сэльма Блэр борется с рассеянным склерозом, оставаясь женщиной и матерью

Сэльма подходит к стойлу и проводит рукой по мягкой морде мистера Нибблса. Раньше она в два счета взбиралась на седло и, лихо пришпорив коня, могла нестись во весь дух бесконечно, бесконечно, бесконечно долго. Теперь — вот, новый поворот — мисс Блэр даже не в состоянии поставить как следует ногу в стремя. А бесконечными в ее жизни стали лишь падения. 

«Мы пришли сюда не за этим». Сэльма отгоняет лишние мысли, молча оставляет трость у стены, а затем подходит к лошади. Обнимает ее, тихо гладит гриву, мощную спину и пробует оседлать мистера Нибблса. Знает, что Артур в этот момент не сводит с нее глаз, внимательно (и, черт побери, с надеждой!) следит, как мама в очередной раз пытается вскарабкаться на лошадь.

Друзья считают, что это бессмысленно, врачи — что опасно. «Зачем тебе это нужно?», «Снова ведь разобьешься»… Разговоры, разговоры, разговоры! Может, они и правы: Сэльма не вчера родилась и сама все прекрасно видит. Ее тело отказывается работать и в буквальном смысле живет собственной, неподвластной мозгу жизнью. Это все, конечно, понятно. Смирись и живи (ну или существуй) дальше, да? Но все же Блэр каждое утро первым делом отправляется в конюшню, чтобы раз за разом пытаться одерживать над болезнью верх. Не для себя — ради взгляда ее слишком рано повзрослевшего сына. 

Обнадеживало лишь одно: наконец нашлось объяснение затуманенной памяти, вечным падениям, буквально вываливающимся из рук вещам, слабости мышц, слабости духа. Больше не нужно искать причину, почему даже самая крошечная реплика, которую ты упорно заучиваешь в течение недели, во время съемки моментально испаряется из головы. Теперь не нужно оправдываться за то, что во время прогулки стаканчик кофе вместе с сумкой и мобильным телефоном то и дело падают наземь, а с ними отправляешься в свободное падение и ты. Просто так. Будто это такая игра. 

Рассеянный склероз. В тот день Сэльма написала большое и очень честное послание к своим поклонникам — и всем тем, кто был вынужден столкнуться с неизлечимым заболеванием, поражающим центральную нервную систему. «Я инвалид. Иногда падаю. Иногда роняю вещи. Моя память как в тумане, а двигаюсь я так, словно получаю указания от сломанного навигатора. Сейчас я смеюсь над собой и пока не очень представляю, как жить дальше, но я что-нибудь обязательно придумаю», — заявила актриса.

Теперь уже режиссеры не могли назвать ее ленивой или глупой. Приятелям стало совестно подтрунивать над тем, как она роняет очередную вещь или падает на ровном месте. Ее организм поразило аутоиммунное заболевание, которому современная медицина пока не смогла придумать объяснение. Откуда оно возникло? Откуда-то. Волокна спинного и головного мозга атакуются собственной защитной системой. Вместо нервной ткани на месте очагов поражения образовывается соединительная, не способная передавать сигналы мозга. 

«Иногда так бывает. Несмотря на все современные достижения, наука пока не в силах ответить, почему возникает эта болезнь», — заявляли врачи и разводили руками. 

Хотя бы так! На протяжении 15 лет Сэльма безуспешно ходила по клиникам в надежде допытаться правды. Ее тщательно осматривали, собирали анализы, а потом вежливо направляли к другому специалисту. Сколько их было! Не перечесть. Но все как один так и не могли назвать какой-либо вразумительный диагноз. Депрессия, хроническая усталость, авитаминоз… Долгие годы Блэр, эта молодая и очень талантливая актриса, терялась в догадках, а порой и вовсе сомневалась в собственном здравомыслии. 

«Ну как можно было взять и забыть весь текст?» — не раз сокрушалась Сэльма, уходя домой после очередного заваленного прослушивания. Продюсеры разводили руками, а в профессиональной среде очень скоро поползли слухи о «ненормальной» актрисе, которой нельзя доверить мало-мальски стоящую роль — не выучит текст и сорвет съемки. Лучше не рисковать и найти кого-то более адекватного.

Симптомами рассеянного склероза дело не ограничилось. На фоне аутоиммунного заболевания у Сэльмы развилась спастическая дисфония — периодические (и, разумеется, неконтролируемые) спазмы гортани, из-за чего речь актрисы то и дело прерывалась. 

Играть телом, играть речью, перевоплощаться в кадре — все это из естественной потребности актрисы в скором времени превратилось в тяжкое испытание, после которого всякий раз становилось стыдно и больно. «Я опять не смогла».

Пока диагноз не был установлен, Сэльма ничего не могла отвечать на обвинения коллег по цеху. «Если у тебя какие-то проблемы, просто сходи к врачу!» — совет, конечно, хороший, да только самые различные специалисты на протяжении 15 лет не могли определить, что же с Блэр такое. Официально с ней было все в порядке, а потому актриса продолжала выжимать из себя все силы, готовясь к очередному прослушиванию, почти всегда обреченному на провал.

Наверное, единственными людьми, не сомневавшимися в Сэльме, были ее возлюбленный Дэвид Лайонс и сын Артур. Когда Блэр узнала свой диагноз, то почувствовала, что подводит не только свой талант, но и родных людей. В тот момент актриса, взявшая за правило откровенно делиться своими размышлениями (пусть неприглядными или болезненными) с подписчиками в соцсетях, написала следующее: «Я беспокоюсь за свою семью. За наш образ жизни и изоляцию, в которой мы — по моей вине — теперь вынуждены существовать. Мне страшно, что из-за болезни я не смогу зарабатывать достаточно денег и обеспечивать сына всем необходимым. Страшно, что я не буду в состоянии оплачивать лекарства, которые не покрывает страховка. Что я обуза. Что не смогу больше радоваться жизни и помогать другим. А самый главный мой страх в том, что мне может не хватить сил научить сына вере, выдержке и любви».

Из-за нарушения координации движений врачи настояли на изготовлении медицинской трости. Так что теперь эта красивая и талантливая женщина вынуждена была передвигаться с помощью палочки. Сэльма стыдилась лишний раз показываться на улице, а потому стала жить затворницей. Все равно ее не приглашают на съемки! Так что какая теперь разница.

Когда Сэльма погружалась в бездну разверзшегося отчаяния под названием «неизлечимая прогрессирующая болезнь», ее опорой стал возлюбленный Дэвид. Раз за разом он доказывал своей верностью и сочувствием, что любовь сильнее любого, даже самого страшного и «неудобного» диагноза. Он взял на себя заботу о пасынке Артуре, безропотно разбирался с домашними делами, исправно покупал Сэльме лекарства и в любое время бегал за кофе в соседнее кафе. Дэвид не беспокоил любимую, когда та наощупь выползала ночью из кровати и запиралась в ванной, включала воду и неслышно (для всех, кроме него самого) плакала. А когда возвращалась в кровать, он неизменно обнимал ее и успокаивал — так, как способно успокоить лишь глубоко любящее сердце.

Да, Блэр пропала из объективов папарацци и практически оставила кинематограф. Ей требовалось время, чтобы свыкнуться с прогрессирующей болезнью и всем тем, что она привнесла (и продолжала привносить) в ее жизнь. В качестве терапии актриса часами разговаривала с гражданским мужем, играла с сыном. Не забывала Сэльма и о мистере Нибблсе. Актриса регулярно посещала конюшню, чистила гриву и копыта своего любимца, целовала его и с помощью сотрудников центра забиралась в седло. О профессиональных тренировках, разумеется, речи и не шло. Но немного прокатиться у Сэльмы еще получалось. 

Опытный жокей, который не раз одерживал победы на соревнованиях по конкуру, не мог просто так выпасть из седла этой жизни. Не выпала и Сэльма. Лишь на какое-то время выпустила вожжи из рук во время слишком резкого спуска — и в течение последующих четырех месяцев судорожно пыталась их нащупать.

Уверенно расположиться в седле Сэльме удалось лишь к концу февраля 2019-го. Она, подобно другим («нормальным») актерам, получила приглашение на церемонию награждения «Оскар» и ряд тематических вечеринок. Сначала Блэр и не думала выходить в свет (да и как, если из-за болезни она уже не могла передвигаться самостоятельно и всюду таскала с собой эту дурацкую трость), однако Дэвид Лайонс настоял, чтобы любимая не спешила с отказом, и предложил пройтись по ковровой дорожке всей семьей. 

Вечер 24 февраля стал знаменательным не только для мисс Блэр, но и для всего общества в целом. В ослепительном шифоновом платье Ralph & Russo, с безупречно уложенными волосами, красивая и сияющая Блэр гордо шествовала по красной ковровой дорожке, опираясь на изящную трость (с бриллиантовой монограммой), специально изготовленную по этому случаю. Только близкие знали, каково Сэльме было в тот момент. Как билось ее сердце, как сильно актриса боялась, что запутается в платье или потеряет равновесие прямо перед десятками объективов фотокамер.

Но Дэвид и Артур, как и обещали, не отступали от звезды ни на шаг. Возлюбленный Сэльмы бережно поддерживал ее на ступенях лестницы и внимательно следил за ее состоянием. Если Блэр оступится или почувствует себя нехорошо, Дэвид тут же отвезет ее домой — подальше от осуждающих и насмешливых взглядов. Но этого совсем не потребовалось. Сэльма впервые за долгое время вышла в свет и на удивление чувствовала себя превосходно.

Публика ее приняла. Звездные коллеги обнимались с ней при встрече, фотографировались, а также мило болтали, будто не было этих четырех месяцев изоляции и отчуждения. 

С гордой осанкой и исполненным силой взглядом Сэльма уверенно позировала перед объективами камер. Уже ночью снимки с ослепительной актрисой разлетелись по всем мировым СМИ.

Дэвид Лайонс был вне себя от радости: «Мы и правда сделали это!»

Рубеж стыда и сомнений был преодолен, и теперь Сэльма все с большим бесстрашием начала открываться перед публикой. Через несколько дней после оскаровской вечеринки Vanity Fair, на которой она блистала с тростью в руке, Блэр пригласили на телевидение — рассказать о рассеянном склерозе и своей личной (порой просто невыносимой) ежедневной борьбе. Актриса это приглашение приняла. 

Если ведущая передачи жаждала драматичного эфира, полного заламывания рук и рвущих душу подробностей из жизни инвалида, то очень скоро поняла: с выбором героя она явно ошиблась. Без лишней эмоциональности Сэльма, не отводя взгляд, откровенно и совершенно спокойно поведала о том, какие сомнения ее мучили в начале болезни, как тяжело ей приходилось в актерской среде и сколько опыта и знаний она уже успела вынести, проходя этот непростой путь.

«Когда мне только установили диагноз, я заплакала. Это были слезы паники. Слезы сожаления, что теперь я должна смириться со слабостью собственного тела, над которым больше не властна. Но между тем было в этом и какое-то облегчение. Раньше я молилась миру, Богу, духам, какой-то общей жизненной энергии и понимала, что умру, познав радость. Теперь же я хочу в радости жить», — с улыбкой, искрящейся в уголках глаз, заявила Блэр.  

Несмотря на отсутствие «смачных подробностей», эфир побил все рекорды по просмотрам. Личная страница Сэльмы стала пристанищем для людей, страдающих рассеянным склерозом и другими неизлечимыми заболеваниями. 

Онкология, фиброз, Альцгеймер… Постоянными читателями Блэр стали люди, болеющие депрессией, а также те, кто потерял смысл жизни. «Каждое твое слово — источник вдохновения и мотивация прожить еще один день», — пишут многочисленные фолловеры актрисы.

Когда в июле 2019-го Сэльме резко стало хуже, за ее здоровье переживали уже свыше двух миллионов человек по всему миру. Теперь Блэр не смогла обходиться одной лишь тростью и пересела в инвалидное кресло. Современное, красивое, выполненное в виде трехколесного велосипеда, но все же инвалидное. Помимо физического недомогания актрису сразила апатия и меланхолия. Постоянные головные боли, участившиеся падения, плохой сон и туман в голове изводили Блэр и мешали ей нормально жить.  

Вскоре актриса опубликовала шокирующий кадр, на котором семилетний Артур состригает волосы с головы своей мамы. Врачи предложили Сэльме экспериментальное лечение — химиотерапию, которая может облегчить симптомы и задержать развитие болезни. Актриса согласилась. Другого выхода она просто не видела.

Как и прежде, она не собиралась просто смириться с потерей волос (и прежней жизни — тоже). Сэльма решила сама избавиться от своего роскошного блонда и доверила столь ответственное дело своему главному другу — малышу Артуру. С неизменной улыбкой он согласился и, как опытный парикмахер, принялся щелкать ножницами. Получилось не очень ровно, но растроганной маме было все равно. Борясь с мучительной болью, она сдерживала слезы отчаяния и улыбалась. Артур достоин только самой сильной и радостной мамы в мире.

Экспериментальное лечение принесло Блэр много боли. И речь даже не о физических страданиях — с ними актриса уже как-то свыклась. А вот растерянность, отчаяние, опустошенность и бессилие ворвались в ее жизнь с новой силой и буквально захлестнули с головой. 

День рождения сына Сэльма посетить не смогла: восьмилетие Артура она провела в стенах больницы, изолированная и бесконечно вялая. Из-за ослабленного иммунитета ей нельзя было выходить на улицу и контактировать с другими людьми. Любая, даже самая безвредная бактерия могла нанести здоровью актрисы непоправимый урон. Беззащитная перед миром и недугом, Сэльма тихо плакала на больничной койке и вспоминала, как тяжело проходили ее роды и сколько сил она потратила, чтобы до конца, даже в самые тяжелые периоды жизни, оставаться для Артура заботливой и мудрой мамой.

«Теперь мой ребенок может подстричь мне волосы и с улыбкой заявить, что я всегда для него хороша, что бы ни случилось. Даже если мы сегодня не вместе, я знаю, что он счастлив. О чем я еще могу просить!» — напишет Сэльма.

Спустя три недели она смогла лично поздравить восьмилетнего Артура. Выписку из больницы праздновали, что называется, всем миром. Но состояние здоровья актрисы не улучшалось. Совсем наоборот: боль вернулась с удвоенной силой, и Сэльме часто казалось, что она сходит с ума. Она вновь стала запираться по ночам в ванной, включала воду и тихонечко выла. «Страшно и хочется плакать. Хочется к маме. Я справлюсь. Приму ванну. Проревусь. Начинать всегда тяжело. Я должна это помнить», — напишет Блэр во время очередного приступа.

И все же ей удалось. С поддержкой поклонников и семьи она пошла на поправку. Химиотерапия, пусть и не сразу, помогла: симптомы отступили, волосы вновь начали расти, а Сэльма — крепнуть. В августе она уже плавала в бассейне. В сентябре под бдительным присмотром Дэвида впервые выбралась на улицу и съела самое вкусное мороженое в своей жизни. Теперь она ходит по Лос-Анджелесу на своих двоих и даже подумывает вернуться к конному спорту. 

«Я не ездила свободно на лошади больше года. Неделю я готовилась к нашей встрече и налегала на здоровую пищу, чтобы еще больше окрепнуть. В свое время конный центр стал единственным местом, где я чувствовала себя в безопасности. Где росла моя любовь к себе даже во время болезни. У нас с мистером Нибблсом было не так много времени, ведь из-за рассеянного склероза я вынуждена была оставить тренировки. Но даже когда мне становилось совсем невмоготу, я повторяла себе: ''Рано или поздно ты вновь оседлаешь эту лошадь''. Пусть для этого мне пришлось бы сделать невозможное».

Раз шаг. Два шаг. Три… Сэльма — уже без трости и поддержки сына — входит в стойло к белоснежной лошади, своему «волшебному единорогу», и улыбается. Да, возможно, в этот раз ей снова не удастся забраться в седло. А если сотрудники центра ей помогут, вряд ли Сэльма пустит мистера Нибблса галопом. Но все-таки она не сдается и в глубине души знает: рано или поздно у нее все получится. «Я чувствовала, что когда-нибудь обязательно вернусь. И вот я здесь».

В одном из интервью, еще до химиотерапии, у Сэльмы Блэр спросили о планах на жизнь. Вероятно, журналист хотел услышать напыщенные фразы о преодолении неизлечимого недуга или о масштабных актерских планах, но взамен этого получил нечто совершенно иное.

Немного подумав, актриса тогда ответила: «Да, у меня рассеянный склероз, но это нормально. Это не приговор. Я лишь хочу снова играть в догонялки с сыном и не падать. Хочу гулять по улицам, не опираясь на трость. Хочу кататься на лошади без чужой помощи. Хочу быть счастливой. Хочу жить». Пусть эти мечты поскорее сбудутся.