Год назад Марина (имя изменено — прим. ред.) освободилась из колонии после шести лет заключения. Оставшееся наказание, два с половиной года, ей заменили ограничением свободы. Срок женщина получила за убийство мужа. Она признала вину, но уверена, что не совершала этого преступления. Редакция E1 записала ее историю.
Все началось с того, что мы с племянником решили обменять с доплатой квартиру, которая досталась ему по наследству от родителей. Мой ребенок умер, когда я была молодая, и ребенка сестры я воспитывала как своего и всегда называла сыном. Он вернулся из армии, накопились долги, нужны были деньги.
Договорились с людьми на обмен, но они захотели получить жилье бесплатно, а нас убрать. Я наркоманка с большим стажем, ко мне проще всего было подступиться, предложив наркотики. Муж, с которым мы прожили 13 лет в законном браке, вступил с ними в сговор. Не знаю, по каким причинам он начал с ними сотрудничать, информацию о всех наших действиях передавал им.
Сделка прошла. За день до получения документов муж сказал: «Давай уколемся последний раз». Я согласилась. Он сделал две дозы, я поставилась первая, а он вдруг сказал: «Я не буду» — и вылил все из своего шприца на ковер. Я начала ложиться и понимаю, что мне плохо. Попросила его вызвать скорую, от него в мой адрес прозвучали неприятные слова. И все.
«Очнулась я на его бездыханном теле. Он лежит на полу, я на нем полусидя. Сколько времени прошло, не понимаю, но он уже холодный»
Подошла к входной двери — закрыта, ключей нет. Позвонила подружке, открыли, вызвали полицию. Первое, что подумала: убила я, потому что мы же вдвоем в квартире. Попыталась покончить с собой, меня отвезли в больницу, в приемный покой пришел следователь. Говорит: будешь писать явку с повинной? Конечно, буду. Рядом сидят опера, говорят: разорви явку, это же не ты.
Во время следствия умер сын, следователь пришел, сказал об этом и тут же дал подписать ознакомление с материалами дела. Потом уже думала: нож, которым убили мужа, мой, я много раз держала его в руках, но моих отпечатков не оказалось, только потожировые следы мужа. Следователь сказал: так ты ему в руку его засунула. Но зачем я тогда явку бы написала, если бы хотела уйти от ответственности? В основу дела легло мое признание, написанное в больнице после попытки суицида.
Я много думала о том, что произошло. Последнее, что помню перед тем, как потеряла сознание, — что он сидел и кому-то писал сообщение, а я вышла в подъезд попросить помощи у соседей. Они проходили как свидетели, сказали: да, просила вызвать скорую, но муж сказал: зайди домой, не позорься. Голос был трезвый, они подумали, что он сам позвонит врачам. Входная дверь тогда была открыта, а после убийства оказалась закрыта. Те, с кем мы меняли квартиру, говорили, что это мог сделать сын, но я не верю. Квартира в итоге осталась за ним, а после освобождения я вступила в наследство.
«Чем больше я вспоминала те события, тем больше убеждалась, что не я совершила убийство»
Но разбираться не буду. Я уже смирилась, как говорится, простила и отпустила. Рыться, искать истину — зачем? Их не вернуть. Доказать — ничего не докажу и не хочу, чтобы на меня открыли охоту. Склоняюсь к тому, что, значит, так должно было быть, значит, от чего-то меня боженька уберег.
Я употребляла наркотики с 1986 года. Родила ребенка, через три дня он умер. Нашлись «добрые» люди, предложили попробовать. В 1999-м получила первый срок: дали шесть лет, три отсидела и вышла по УДО. Второй срок — два года за хранение. В третий раз меня посадили родная сестра с зятем. Его приняли на продаже, и они пришли ко мне «отдать долг» мечеными деньгами, чтобы он остался на подписке о невыезде. Якобы я продала наркотики. Я прямо при операх сказала: ты же долг отдал, а он — извини, я сидеть не хочу. Сестра вскоре после суда попала в автокатастрофу и погибла.
Пока сидела, умерли родители, брат. Я никого не хоронила, только на могилки хожу, еле-еле всех отыскала. Освободилась, пошла на могилку к мужу с подругой, она в этой истории сомневалась — я [убила], не я. А когда увидела, что я встала на колени и ревела, говорит: «Теперь я понимаю, что это не ты». На могилах не врут. Да и для чего мне врать? Я наказание уже отбыла и признала это. Смысл оправдывать себя сейчас? Если бы я это сделала, то так бы и сказала. Чужое мнение мне не нужно, надо быть честной перед собой.
Я всегда говорила: как можно взять жизнь, если ты ее не давал? Слушала девчонок, за что они сидели по 105-й. Никто не схватит нож и не побежит с ровного места. У нас же как? Бьют тебя — вызываешь полицию, а там говорят: когда убьет, тогда и вызывайте. Им же пофиг, что над тобой издеваются. Многие терпят, но чаша терпения переполняется. Девочки рассказывали, что они даже не понимали, что делают. Да, сожалели потом. Помню, с девочкой отбывала срок, он ее так бил, чуть с 9-го этажа не выкинул. Получается самозащита. И что ты думаешь — 9 лет.
Сейчас у меня никого нет и две квартиры. Знала бы, что так повернется, отдала бы все. Всему причина, конечно, наркотики. Я живу в той же квартире, где все произошло. Все это время думала, как я буду заходить туда, смотреть на это место. А зашла — и какая-то легкость. Ни разу не было плохих снов, он ни разу здесь мне не снился. А на зоне снился — как ангел-хранитель предупреждал. Мужа я очень любила и до сих пор люблю. Хотя это и глупо звучит — любовь к покойнику.
Автор: Анна Жилова /
Иллюстрация: Филипп Сапегин / E1.RU